Сайт по мониторингу культурного наследия Арцаха monumentwatch.org пишет: «Провозгласивший себя религиозным предводителем удинской общины Азербайджана Роберт Мобили продемонстрировал очередную безграмотность, представив кресты и крест-композиции на армянских памятниках оккупированного Гадрута как албанские.
Хорошо, что хоть понял, что ограничился только образцами 17-19 веков, воздержавшись от более ранних образцов, а то получилось бы, что вся армянская культура каменных крестов должна быть объявлена албанской.
Следует отметить, что поступок Мобили не является его собственным «открытием». Много лет назад это «открытие» сделали азербайджанские «исследователи», представив албанскими узорчатые кресты с армянскими надписями на церкви Нижи 19 века.
Безграмотным «изобретателям», далеким от армянской культуры и особенно крест-каменного искусства, следовательно, не разбирающимся в изображении креста и его композиционного происхождения, показалось, что этот вид крестов в других местах не известен, и можно их смело назвать албанскими.
Так же поступил и Мобили, «сделав открытие», что подобные кресты есть также на памятниках Гадрута. Правда, азербайжднаская государственная лжелогика предполагает, что армяне должны были «стереть» албанские кресты и высечь свои. Ясно, что армяне никогда не нуждались в этом, поскольку это высеченные их предками кресты.
Что из себя преставляет объявленный «албанским» крест? Это один из нескольких десятков армянских крестов – многонитевой плетеный геометрический крест, крылья которого заканчиваются ланцетообразными выпуклостями.
Вообще, плетеность креста, являющаяся чисто армянским явлением, проявляется сочетанием растительных и геометрических мотивов, что придает кресту цветочно-плетеную внешность.
Цветочно-плетеные кресты встречаются в рукописях 11-12 веков (Титульный лист, Евангелие, 1181г., Дразарк, миниатюрист Хачатур), а начиная с 13 века стали очень популярны вплоть до 18 века.
С конца 14 века из-за политико-религиозных давлений армянская культура переживает некоторый спад, искусство каменных крестов постепенно теряет свое прежнее цветочно-геометрическое разнообразие, кресты становятся более плоскими, мотивы – более однородными и повторяющимися. Скульптуры с крестами становятся полностью геометрическими, и только некоторые образцы сохраняют ланцетообразные бугорки крыльев креста, напоминая о прежнем цветочно-плетеном образе.
Это был общеармянский процесс, начавшийся с центральных ашхаров (Котайк, Вайоц Дзор, Гегаркуник, Васпуракан) и распространившийся также в Арцахе, Утике, в единичных случаях – также к северу от Кура в 19 веке.
А почему этот процесс коснулся и албанской церкви, яснее ясного. Начиная как минимум с конца 7 века Албанская церковь в конфессиональном, ритуальном и пиктографическом плане не отличалась от Армянской церкви, тем более, что ее паства в основном состояла из армянского населения Арцаха и Утика. С начала 8 века нет отдельной албанской христианской культуры, нет отдельной конфессиональности, ритуалов и пиктографии. Есть только местные строительные, исполнительные особенности, которые можно с легкой руки объявить албанскими.
И ясно, что не может быть албанских крестов, в отличие от армянских.
Но обратимся к фактам. Первые образцы крест-скульптур с ланцетообразными бугорками имеются еще в 12 веке (фот.6), однако они становятся популярны, начиная с половины 14 века (например, крест-камни Аринджа, Бджни, Авуц Тара, Пора). Эта волна распространяется по всей Армении, затем включает Арцах и Утик. Политический и культурный подъем на обширных территориях, находящихся в подчинении Персии (от озера Ван до Хачена, от Айрарата до Испахана), выбирает этот вид креста как основной, устанавливая их на куполах строящихся церквей, на крест-камнях и надгробных плитах.
Получается, что в центральных областях в 14-15 веках Армянская апостольская церковь создает новые формы крестов и крестовых композиций, в 16-18 веках они распространяются на территориях, населенных армянами, чтобы спустя века полуграмотный Мобили и его воодушевители делали «восторженные» открытия и представляли их албанскими. Более идеального примера научной «добропорядочности» трудно представить».
