В июне 2002 г. на Каменноостровском проспекте Санкт-Петербурга открылся па­мятник великому азербайджанскому поэту Низами Гянджеви. Церемония проходила на самом высоком уровне, с участием глав Азербайджана и России. Агентства распространи­ли содержание выступлений руководителей двух государств.

Выдержки из речи Владимира Путина: «У нас сегодня очень радостное, торжес­твенное событие – мы открываем памятник выдающемуся сыну Востока, выдающемуся сыну Азербайджана, поэту и мыслителю Низами <…> Он много писал, в том числе и о русских, описывая самые разные моменты истории, описывая и мирную жизнь, и военные действия. Он никогда не скатывался на идеи, которые бы разделяли народы, он всегда и обо всем говорил так и выбирал такие слова и такие ситуации, которые бы народы сближа­ли <…> Низами был гуманистом в самом широком смысле этого слова. Это ему принад­лежит мысль о том, что мир создан не для нужды и притеснения, мир создан для счастья и свободы. Еще Низами говорил о том, что слово, сказанное от сердца, попадает прямо в сердце».

Петербург – столица памятников. Бронзовая пятиметровая фигура поэта, восседающего на скамье под аркой, вероятно, впишется в изысканный колорит великого города. Но, отдавая дань уважения авторам композиции, нужно вместе с тем признать: ни одно другое петербургское изваяние не извращает историю в той бессовестной степени, как эта скульптура. Она является монументальным обоснованием безнаказанности и даже оправданности процесса присвоения представителями одного народа культурного наследия другого – закованная в металл литейная форма надругательства над прошлым.

Культурный диалог между народами – дело самое благодарное. Но спрашивается, можно ли поддерживать его посредством изначально ложных, искаженных до неузнавае­мости реалий, на основе насильственного изменения самости поэта, откровенного глумле­ния над историей? Ведь постоянное наложение подобных аномалий провоцирует цепную реакцию, тиражирует идеологические штампы, создает новую реальность. Цепная реак­ция в таких случаях, как правило, никогда не запаздывает.

В 2004 г. памятники «великому азербайджанскому поэту» были открыты в Ташкен­те и столице Чувашской Республики Чебоксарах; в этой российской автономии азербай­джанскую делегацию возглавлял тогдашний посол республики Рамиз Ризаев, зачитавший от имени президента Ильхама Алиева благодарственные слова в адрес главы Чувашии Николая Федорова за поддержку инициативы по установлению памятника. В 2005 г. памят­ник «азербайджанскому поэту» был установлен в Кишиневе.

Бакинские власти уделяют пристальное внимание вопросу этнокультурной принадлежности Низами и в числе прочих «доказательств» приводят также и монументальные, чем, кстати, продолжают ваять версию собственной истории. В период распа­да СССР в Москве уже был установлен памятник «азербайджанскому поэту», который сегодня можно видеть у здания посольства этой республики. Планируется установление скульптур в американском Хьюстоне и мексиканском Акапулько. В 2012 г. памятники «великому азербайджанскому поэту» появились в Риме и Пекине. Более того, пункт о на­циональной принадлежности поэта может фигурировать и при вынесении обвинительных заключений в ходе отдельного уголовного разбирательства в самом Азербайджане.

* * *

Вплоть до середины тридцатых годов прошлого столетия этнокультурная принад­лежность Низами не оспаривалась. Собственно, почему персидский поэт должен фигу­рировать в качестве азербайджанского? Как вообще возможно изъятие творца-поэта из родной среды обитания, его бесцеремонное вырывание из взрастившей талант почвы и пересадка в изначально ущербную идеологическую оранжерею?

С таким же успехом можно «изъять» Шекспира из английской литературы, Пушки­на из русской, Сервантеса из испанской… Современниками Низами были прованский трубадур Бертран де Борн и датский певец ранних саг Саксон Грамматик; почему бы и их не представить азербайджанцами, тем более что они тоже не писали на тюркском?

Поражает доказательная база апологетов азербайджанизации поэта, основываю­щаяся изначально на том, что Низами жил в городе, ныне расположенном на территории Азербайджанской Республики. Вместе с тем игнорируется тот факт, что сам он был иран­ского происхождения, творил на родном фарси и никогда не считал себя «азербайджан­цем», тем более что и народа такого (равно как и этнонима) не только в период его жизни, но и в течение последующих почти восьми столетий не существовало.

Почему бы в таком случае не назвать Михаила Булгакова – уроженца Киева укра­инским писателем, хотя, в отличие от русских и украинцев – представителей единой индо­европейской языковой семьи, ее единой славянской группы и единой восточнославянской ветви, иранцы и азербайджанцы относятся не только к разным группам, но и к разным язы­ковым семьям – индоевропейской и алтайской? С тем же «основанием» можно зачислить в великие грузинские поэты Владимира Маяковского, тем более что он не только родился и некоторое время жил в Грузии, но еще и писал: «Только нога ступила в Кавказ, я вспомнил, что я – грузин».

Гянджа раскинулась в живописной местности у северо-восточных отрогов горной системы Малого Кавказа. Несмотря на значительную древность местности, само название города известно лишь с середины IX в. и восходит к индоевропейскому (иранскому) слову «гандз» (клад, сокровище, ларец, в некоторых случаях – духовное песнопение), сохранившему все свои значения в родственном армянском. В соответствии с особенностями произноше­ния того или иного языка (персидского, армянского, арабского, албанского, грузинского) город именовался Гандзаком или Гянджой. Еще задолго до появления в регионе тюркских кочевников.

Политический статус территории, на которой он располагается, менялся в истории весьма часто. Впрочем, независимо от официальной прописки, сама местность всегда славилась своими знаменитыми уроженцами. Современницей Низами была персидская поэтесса Мехсети Гянджеви – представительница мусульманского стихосложения, воспе­вавшая характеры и образы обитателей квартала городских ремесленников, поэтов и певцов-мутрибов. Большая часть ее литературного наследия не сохранилась до наших дней, но около тридцати стихотворных отрывков и более двухсот пятидесяти четверостиший – рубаи – дают представление о даровании поэтессы.

Уроженцем города был армянский мыслитель, литературный и общественный дея­тель, богослов и священник Мхитар Гош. Современник Низами, он особенно прославился как баснописец и составитель «Судебника». Представленные им юридические положения («О присяге и порядке ее принесения», «Каковы должны быть судьи, обвинители и обви­няемые», «О свидетелях, в чем их необходимость и почему они выбираются в числе двух или трех» и др.) и сегодня читаются с большим интересом. Если следовать логике апологе­тов азербайджанизации Низами, то и армянских уроженцев Гандзака-Гянджи, тем более современников лирика, также можно причислить к представителям тюркской культуры и литературы.

Впрочем, в известной степени процесс этот стартовал уже давно.

Доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института этнологии и ан­тропологии им. Н. Миклухо-Маклая Российской АН Виктор Шнирельман подчеркивает: «Самым излюбленным занятием азербайджанских авторов стало переименование средне­вековых армянских политических деятелей, историков и писателей, живших и творивших в Карабахе, в албан <…> Наиболее влиятельной в Азербайджане книгой, где все это стало принципиальной позицией, была работа З.Буниятова, вышедшая в 1965 г. и посвященная событиям арабского времени в Кавказской Албании, которую он прямо именовал Азер­байджаном. В этой книге он уже говорил об «армяноязычных авторах», разумея под ними деятелей раннесредневековой Албании, писавших по-армянски, таких, как историки Мовсес Каганкатваци и Киракос Гандзакеци, поэт Давтак, правовед Мхитар Гош».

Факт признания Низами азербайджанским поэтом – это почти то же самое, что и признание территориальной целостности Азербайджанской Республики в рамках ее советских границ, иными словами – обусловленное пестрым спектром разных интере­сов допущение и дозволение ее агрессии в отношении коренных культур. Искажение очевидной истории не только противно, но и опасно – оно вдохновляет на все новые притязания: сегодня бакинские власти продолжают последовательно заявлять об азербайджанской принадлежности Еревана, Араратской долины, Севанского бассейна, Зангезура, Нагорного Карабаха, Нахиджевана… За примерами далеко ходить не надо.

В октябре 2009 г. в Нахиджеване состоялся IX саммит тюркоязычных государств с участием глав Азербайджана, Турции, Казахстана, Киргизии, а также высокопоставлен­ных чиновников из ряда других тюркоязычных стран.

Уже в своей вступительной речи президент Ильхам Алиев озвучил некие ориентиры тюркского сотрудничества, которые оказались несколько иными, нежели анонсированное «углубление культурного и экономи­ческого развития между братскими республиками».

Выдержки из его выступления: «Добро пожаловать в Азербайджан, на древнюю азербайджанскую землю – Нахчыван! <…> Нахчыван является единственным сопредель­ным с Турцией регионом Азербайджана. Отделение в свое время от Азербайджана его исторической, исконной земли – Зангезурского региона и присоединение к Армении гео­графически расчленило наш великий тюркский мир. То есть деятельность тюркского мира как единой семьи, единой силы была приостановлена на десятилетия <…> Сегодня между нами расположен Зангезурский регион – древний азербайджанский край, находящийся сейчас в составе Армении».

Столь вольное обращение современных азербайджанцев с историческим прошлым в немалой степени объясняется тем, что сама история, как и многочисленные памятники – духовные ли, материальные – никогда не были азербайджанскими, особенно в нынешнем понимании термина. Подсознательная (или сознательная) фиксация этого обстоятельства минимизирует степень трепетного отношения к прошлому и предоставляет возможность корректировать, редактировать и направлять его по заданному курсу.

Показательно, что со «своим» великим национальным поэтом сами азербайджан­цы впервые познакомились (причем в директивном порядке!) лишь к сороковым годам прошлого века, иными словами – спустя почти восемьсот лет после его кончины и столе­тием позже, чем с творчеством Низами успел познакомиться западноевропейский и русский читатель.

Воистину, бывает ли такое с национальными поэтами?

Арис Казинян